Россия глазами женщин (08.03.2018)

Дорогие женщины!
Поздравляю вас с праздником 8-го марта, желаю здоровья, счастья, благополучия!

Только в этот день печатаю нечто, что может показаться странным на этом канале, но ведайте: оно о светлой и чистой любви в далёкой, советской стране.

Их звали Ромео и Джульета. Впрочем, нет, Шекспира не переплюнешь. Их звали Иван да Марья. В 76-ом они были молоды и женаты, лежали в постели в своей однокомнатной квартирке и внутри Маши уже билось крохотное сердечко.

Как известно, секса в СССР не было. Не было и затасканного словечка "потрахаться" и прочих, ему подобных. Голубая луна ещё не несла в себе мерзкого подтекста. Всё это безобразие пришло позже, а пока люди просто занимались этим. Маша тихонько посапывала, свернувшись котёнком. Ивану не спалось. "Не плохо бы кинуть палку" - подумал Иван. В этой мысли не было ничего зазорного. Ребята были женаты, любили друг друга, она была его, он был её, они были в своём праве. Вслух, тем более, при Маше, Иван не употреблял такого выражения. Но про себя, так иногда выражался. В нём было что-то пацанское. Каждый мужчина в СССР имел свою палку. Палки были двух видов. Одни имели определённую длину, как жезл гаишника, и слегка утолщались в рабочем состоянии. Другие были типа подзорной трубы, когда одна её часть как-бы пряталась в другой, выдвигаясь наружу только по мере необходимости. Палка Ивана была второго, раздвижного типа. С одной стороны, это было удобно, компактно, не мешало при ходьбе. С другой стороны создавало иллюзию, что её, палки, словно и нет вовсе. Эта иллюзия категорически не нравилась Ивану. Иногда на пляжах Ивану доводилось видеть мужчин, в плавках которых словно свернулся кусок удава. Горделивые Цезари, стояли они на песке, не замечая направленных на них взоров. Даже атлеты с рельефной мускулатурой не решались приблизиться к ним, избегая невыгодного для них сравнения.

Вспомнился рассказ, прочитанный когда-то, а может, и не было никакого рассказа, а только вообразилось. На одном из школьных уроков физкультуры, в том деликатном возрасте, когда у девочек спереди стали обозначаться волнующие выпуклости, а мальчики стали присматриваться к той штуке, что болтается у них между ног, субтильного вида ученик повис на турнике. Его верхние конечности напоминали две белесые водоросли, не дававшие ни малейшего шанса хоть чуток вздёрнуть вверх нефизкультурное тельце. Его одноклассник решил с озорничать, хотел сделать всем смешно, взял да и сдёрнул с бедняги штаны вместе с труселями. Наступившую тишину трудно было назвать смешной. Её трудно было вообще характеризовать какими-то словами. Шмякнувшийся, как мешок с дерьмом, на пол ученик ещё некоторое время стоял в таком виде. Ни краски стыда, обиды, растерянности не было на его лице, на нём четко проступили черты Цезаря. Больше никто и никогда из молодых людей в этой школе в присутствии юных леди не сдёргивал трусов с этого юноши, такого школьная история не упомнит.

Ещё палки удобно считать. Можно кинуть одну палку, или две. Некий Геракл кинул тринадцать палок подряд, хотя это вызывает сомнение. В отличии от рыбаков, кидатели палок хоть как-то придерживаются чувства меры. Иногда, бывая в музеях и замечая скульптуру какого-нибудь грека, Иван неспеша подходил к ней и внимательно осматривал. Он читал, что греки обожали правильные пропорции. И правда, в скульптуре того же Аполлона, в смысле мышц, всё было прекрасно. Но не мышцы интересовали Ивана, его интересовал черенок, висевший между ног, в обрамлении двух каменных яичек. Палка бога, похоже, тоже была раздвижного типа. А по размерам она один в один совпадала с собственным агрегатом Ивана. Хоть махайся с Аполлоном не глядя. Значит, не один я такой, значит, всё правильно - думал ободрённый Иван, но, вдали от скульптуры, исчезала и бодрость. В моменты, когда его палка раздвигалась и была готова к работе, Ивану казалось, что она раздвинулась не до конца, что её изрядный кусок застрял где-то там, откуда он раздвигался. Иногда ему хотелось измерить свой агрегат небольшой пластиковой линейкой, но разум всякий раз противился этой процедуре, резонно полагая, что это не укрепит жизнерадостность Ивана. Впрочем, несмотя на житейские мелочи, к работоспособности своего инструмента претензий Иван не имел. Его палка всегда было готова к броску.

"Интересно, а Машка в трусах или без?" - подумал Иван. Мысль взволновала его и малыша, как, разнообразия ради, мысленно называл Иван свой инструмент. Иван хотел разбудить жену и спросить её об этом. Но малыш этому энергически воспротивился, убеждая, что гораздо приятнее будет провести собственное расследование. Обычно Маша ложилась в ночной сорочке по сезону и лёгких трусиках. Сам Иван спал в семейных трусах и без майки, в ней ему было жарко. Сунув ладонь под одеяло, Иван осторожно коснулся Машиной ноги, чуть выше колена. Пальцы нащупали край сорочки, подлезли под неё. Кожа была тёплой, упругой, пахла свежестью. Нога стала утолщаться, переходя в крутое бедро. Трусиков на Маше не было. Ваня и малыш неслышно сходили отлить, потеряв по возвращении свои трусы где-то между порогом и постелью. Все трусы мира в этот сладостный миг были излишни.

Пальцы Ивана скользнули по бедру, легонько погладив его, опустились вниз живота, стали теребить пушистый холмик, скрывающий вход в Машину норку. Потом как-то сами собой проникли туда, трогая, касаясь её стенок, пока на них не образовались влажные капельки. Маша сладко вздохнула во сне и, неуловимо изогнувшись, открыла проход Ваниному малышу. Машина норка была прелестью. Будь его воля, Ванин малыш проводил бы там всё время, дневал бы и ночевал. Но Маша была умненькой девочкой, что позволило стать ей мудрой женщиной, хранительницей домашнего очага. Сладкое должно быть в меру, его должно хотеться, и его нужно было заработать. Конечно, Ивану знать об этих милых Машиных хитростях было вовсе не обязательно. Малышу очень нравилась Машина норка. Казалось, она была словно связана под его размер. Норки тоже бывают разных размеров. Ване под строгим секретом довелось листать книжку одного талантливого, но страшно похабного поэта, в которой малыш, подобный его собственному, в образе воробья метался по чьей то норке, как по огромному амбару, лишь изредка натыкаясь на его стены. Ох уж эти поэты, иногда такое отчебучат.

Машина норка была сначала слегка туговата, когда малыш делал первую попытку туда забраться, она словно дразнила его, игриво отталкивала, обхватывала, обтягивала всего, как перчатка, даже сдавливала. Это было жутко приятно и сладко. Малыш набухал, пёр вперёд, замирал, возвращался назад, снова и снова вонзаясь в свою прелесть. Норка заполнялась терпким соком, скольжение становилось легче, легче и вот, взрыв сладострастья, миг блаженства. Иван тихонько коснулся Машиной щеки губами, она крепко спала, но, казалось, реснички её слегка дрожали, или это был отсвет луны? Кто знает. Утомлённый малыш тихо выскользнул из норки, приняв свой обычный размер. У него хватило ума никогда не спрашивать Машину норку, довольна ли она им также, как он восхищён ею, а Маша, как уже отмечалось, была умненькой девочкой. Откатившись в сторону, Иван и малыш уснули.

Солнечные зайчики прыскали по комнате, пробиваясь сквозь занавески. Иван открыл глаза и сладко потянулся. Машки рядом не было. С кухни вкусно пахло блинами. "Ей, партизаны, быстро мыться и завтракать" - прозвучал любимый голос.

К сожалению дальнейшее положение женщин в обществе порочного капитализма печальна.....Происходит трансформация понятия семьи а женщины превращаются в мужчин...и наооборот...Дальше начнутся провальные требования одного пола к другому и полная деградация семейных традиций и устоев...Страна полностью легла под порочные и дикие стандарты гнилого запада!!!!!

Бедный накидался что-ли на 8-е марта...